Анонимные Наркоманы

«Впервые я попал в АН в 2010 году, после 19-ки стал ходить на группы. Потом у меня было два срыва, один на трех годах, и один еще через год. Сейчас 7 с половиной лет.

Хочу начать с того, что я ВИЧ-инфицированный, узнал о своем ВИЧ-статусе в 1998 году. Сразу узнал про гепатит С и про ВИЧ, когда попал в детокс. Мама заплатила за меня, я дозу просто скинуть хотел, выздоравливать не собирался. Тогда еще не устал употреблять, хотел просто, чтоб от меня отстали. Там мне сказали, что у меня гепатит С и ВИЧ (это мать потом рассказывала, я не очень в себе был). Гепатит С я услышал, а насчет ВИЧа… моя психика просто заблокировала это. Через полгода мать спросила: «А ты помнишь, что тебе сказали в детоксе?» Я не помнил.

Абсолютно ничего меня не останавливало, не хотел я бросать. Хотя, конечно, устал сильно. Я уже усвоил, что у меня ВИЧ, но это только хуже сделало. Моэ употребление. Я стал жалеть себя, чувствовал жуткий страх и употреблял и пил до такой степени, что меня домой заносили. Был в полном безумии.

Потом я через какое-то время, в 2005 году, наверное, я переехал в Москву (в Подмосковье жил до этого)…. За все время употребления бывали моменты, когда я совсем уже уставал от употребления, или денег был должен много, в общем пытался я самостоятельно бросить наркотики, Да и не только самостоятельно. Пробовал 25 кадром лечиться, уезжал я в монастыри, один раз пробыл год, второй – полгода. Не употреблял там, но бухал сильно.

До 2005 года мне не нужна была никакая терапия от ВИЧ-инфекции. А про гепатит С я вообще тогда не думал. С 2006 года я начал принимать терапию от ВИЧ-инфекции. Тогда препараты были отвратительные. Да у меня и врач была старенькая такая женщина на Соколинке. Я не проверялся на гепатит, приезжал, сдавал анализы, брал терапию. Я даже не узнавал, вредная она или нет, мне было всё равно. Я то работал, то употреблял, то бухал, то аптечные препараты принимал… Вот такая у меня была жизнь.

В 2010 году я в восьмой раз, наверное, лег в 19-ку, ну такое употребление у меня было: я разгонял дозу, деньги занимал, потом ложился в 19-ю наркологическую больницу в ВИЧ-отделение . Один раз даже заезжал в реабилитационное отделение. Оно только появилось тогда, в 2007 году где-то. Попал как раз на большое собрание, услышал, как там молятся, ну и это стало для меня предлогом, чтобы сказать, что это секта и слинять оттуда. Втроем мы оттуда выходили, и втроем же поехали в этот же день колоться.

В 2010 году, когда я в очередной раз приехал в детокс, у меня на флюорографии в легком нашли гамартому, это что-то типа опухоли. Отправили проверяться, потом сказали, что это ничего страшного. И вот тогда я в первый раз сильно испугался. Неделю я ездил проверяться, мне сделали КТ и сказали, что это неопасная штука, но это оказался неверный диагноз. Я вернулся в больницу, и там мне стало очень страшно. Я думал, что за мной пришла смерть, что я докололся.. и я почувствовал, что всё… приплыл. Типа легким сейчас кирдык придёт, и я почему-то задумался о жизни. Это было первое осознанное дно. Я решил лечь в 15 (реабилитационное) отделение. И думал, может, правда, получится у меня. И страх был, и интересно. Особо глубинно я не задумывался, просто чувствовал рядом с собой смерть и очень хотел жить. Кое-что я уже знал об «Анонимных Наркоманах», у меня были знакомые. С кем-то я лежал когда-то в детоксах, а теперь они приходили с вестью АН. Они хорошо выглядели и хорошо говорили. Я думал, что мог быть я на их месте.

В реабилитации тяжело мне очень было. Я такой по жизни человек неоткрытый. Сложно для меня говорить искренне. Честно – это одно, а искренне, про чувства, про потаенные мысли – для меня очень сложно до сих пор говорить. Надо мной все смеялись, когда я свои задания читал. Из меня летели все эти «анонимные» программные лозунги. Мне было очень неприятно. Я думал, что умею молиться. Я же в монастырях был, знаю половину молитвослова на церковнославянском языке. Я там и в алтаре помогал на службе, я шарил там в церковных делах. Я услышал, что кто-то своими словами молится, кто-то на коленях. Помню, пришел в палату и что-то мне так плохо стало, что надо мною все смеются. В очередной раз мне дали задание переписывать… мне стало так стыдно, так неловко, я был на всех обижен, зол. И такое чувство неотвратимости.. Очень хотелось написать так, чтобы надо мной никто не смеялся на малой группе. Я сам понимал, что когда сосед читал задание, у него искренне это получалось, а я прятался за какими-то терминами анонимными, не было меня. Мне казалось, что у всех есть контакт с Высшей силой, а у меня, со всеми моими знаниями, нет. Я – никто, низкая самооценка, чувствовал себя ничтожеством. Я прямо упал на коленки и говорил: «Господи, ну пожалуйста! Ну почему?» У меня слезы потекли, жалость к себе и в то же время желание открыться и стать более искренним…

И еще… Когда спикеры приходили в реабилитацию, я постоянно подходил и говорил: «У меня ничего не получается, все надо мной смеются». Один парень мне сказал, что так у многих бывает, приходи, говорит, сам, а голова потом догонит.

Совсем низкая самооценка была, для меня было важно мнение психолога и других ребят. Я был таким нарком, который в последний год употребления даже из дома не выходил, только ездил мутил и дома сидел один употребивший, и всё.

Когда я вышел из реабилитации, я как-то особенно даже и не думал. Не оценивал свои шансы. Я просто очень сильно боялся начать употреблять. Помню один момент, когда у меня было 9 месяцев, мне вручали желтую медальку, и парень сказал: «Теперь ты уже желтый птенчик, добро пожаловать в реальность». И до меня допёрло: «Е*аать, я же уже 9 месяцев чистый».

Переходя к теме болезни.. Когда я ходил на группы, среди выздоравливающих наркоманов был моден здоровый образ жизни, правильное питание. Кто-то лечил гепатит интерферонами. Мне тоже хотелось быть модным и лечить гепатит. Да и печень побаливала сзади. А порой и тошнило. Приезжая на Соколинку, я говорил, что у меня печень болит. Но когда я заикнулся было, давайте печень проверим, врач сказала, что у меня хорошие анализы, иди гуляй. Я доверчивый очень, меня легко обмануть. И я верил врачам и уезжал не солоно хлебавши.

Да, важно сказать, что с первого дня попадания в «Анонимные Наркоман» я писал шаги, общался со спонсором, работал, у меня особо не было времени задумываться. Но я стал хуже себя чувствовать, отдышка появилась, позеленел весь, это год 2013, наверное. Я поехал и платно сделал фиброскан, оказалось, что у меня фиброз 4-ой степени. Мне сказали, что у меня предциррозное состояние. Я отказывался верить … Как это? Я служу, машину купил, на права сдал…. Как это цирроз? Но трагически, со всей серьезностью я к этому не подходил. Больше покрасоваться, наверное, хотел: типа я тоже лечу гепатит С. Мне казалось, что это точно поможет выбить терапию. С таким посылом я думал об этом.

На Соколинке тогда уже была другая, молодая врач, Я помню, как я к ней приехал и проманипулировал «по-выздоровленчески», как я это называю. Я рассказал ей, что очень известный доктор медицины сказал передать моему врачу, что мне срочно нужно лечить гепатит С. Чтобы задавить её авторитетом и чтобы она выписала мне лекарство от гепатита С. Такое легкое своеволие, которое оказалось почти фатальным. Она ничего не объясняла, не смотрела мой иммунитет и выписала мне этот Пегасис. Дала какую-то памятку, ничего не рассказала. Я просто слышал на группах, что кроет, что волосы выпадают, дёсны кровоточат, что это довольно опасно. Но врач мне об этом не говорила.

Я начал колоть пегасис с рибаверином, мне было очень хреново. Были мысли о суициде. Это продолжалось месяца два. Я справлялся, потому что всегда был довольно позитивный, на группах не плакался, что вот меня кроет. А потом у меня порвались вены в пищеводе, меня на Скорой увезли опять же на Соколинку, где сказали, что у меня цирроз печени. Это реально страшная хрень. При циррозе печень не пропускает кровь, начинают вылезать глубокие вены в пищеводе, а потом они рвутся. Когда рвется большая вена в пищеводе, её же лейкопластырем не заклеишь, поэтому кровь течёт и течёт. Это был вообще каюк. Чтобы остановить кровь через нос засовывали такой зонд Блэкмора. С хрустом, с кровью, с треском прямо протаскивали через него два мешка в желудок. Потом раздувало их внутри, эти пакеты с воздухом пережимали вены, и таким образом останавливалась кровь. Потом они у меня снова рвались… И после 11-ой реанимации я сорвался.

Тогда в моей жизни появилась теперешняя моя жена. Она просто привезла мне что-то, когда я лежал в больнице. Мои друзья сделали группу Вконтакте «Помощь Денису Ш» и в ней рассказывали новости обо мне. Писали, что если кто-то едет на Соколинку, привезите Денису водички, соку. Мне ребята привозили. И вот однажды моя жена приехала (мы не были знакомы лично), привезла мне что-то, и, как она говорит, влюбилась в меня. Это начался такой новый этап в моей жизни. Честно сказать, я тогда ни о чем не думал. Я просто какую-то ответственность, наверное, чувствовал… что мне помогают, что ко мне приезжают. Я звонил на группы, меня по телефону пропускали вне очереди высказываться. Не хотелось слабым показаться, ну и прежде всего ответственность я чувствовал. Ну и конечно, моя будущая на тот момент жена… я думал о ней, о группах, о том, чтобы у меня вены опять не порвались, и больше особо ни о чем не задумывался. Но она задумывалась. И она, и моя мать ходили к заведующему, узнавали про мое состояние. Потом узнал, что мне ни в коем случае нельзя было принимать Пегасис. Потому что на тот момент у меня было 100 с небольшим клеток иммунитета, а во время лечения где-то на 150 клеток иммунитет падает. Мне было противопоказано принимать мне эту терапию, но врач её выписала. Как я и хотел, собственно.

Реанимация за реанимацией, мать с моей будущей женой ходили по врачам, спрашивали, какие методы лечения есть. Вариант был – чтобы не рвались вены, в печень ставится такая трубка чтобы разгрузить кровоток. И так можно долго и успешно жить, без больниц и реанимаций. Насчет трансплантации никто тогда не думал, я точно не думал, ну мать может и думала, но с ней никто не хотел говорить. Говорили ей именитые профессора или их помощники, что тема трансплантации для ВИЧ-инфицированных закрыта. Никто не объяснял причин. Тогда мы уцепились за эти типсы. Такие операции делали в 20-й больнице. Это был 2014 год. На Соколинке в ВИЧ-центре мне говорили, что никто Вас туда не возьмет, и они оказались правы. Даже платно меня не брали в эту больницу,

Профессор сказал, что пусть его лучше накажут за неоказание помощи ВИЧ-инфицированному, чем он возьмет меня в свою чистую больницу. Очень было обидно. Моя жена стала искать деньги на операцию, тоже было это в группу выложено. Мы продали машины, но денег не хватало. Потом нам помогли, мы нашли деньги на операцию в Германии, потому что в России вариантов не было.

Получилось сделать операцию в Германии. Я ехал туда 40 кг весил. Много у меня было испытаний. Многие спрашивают, как я смог через всё это пройти. Я особо не задумывался. У меня была Катя, только сегодня я был жив. У меня была интересная жизнь. Я хотел жить, точно не хотел умирать. И всё.

После операции в Германии, где мне поставили трубку в печени, я месяцев 8 хорошо жил, потом у меня эта трубка забилась. Пришлось опять ехать в Германию, опять испытания. В общем скажу так, мы много раз летали, однажды я весь туалет в самолете залил кровью, летел с кровотечениями. В Москве, чтобы получить помощь, когда рвались вены, я постоянно скрывал, что у меня ВИЧ-инфекция. Потому что в одной из больниц московских меня жена с боем вытаскивала из реанимации, они вообще ко мне не подходили. Ей сказали, дайте Вы ему спокойно умереть, пусть он уже отмучается. Что Вы его всё спасаете?

Когда узнавали, что у меня ВИЧ, никто не хотел элементарных вещей делать, даже в реанимации. И так до 2018 года я жил, боролся. У меня взяли интервью однажды для публикации в День борьбы со СПИДом… Мы с женой переживали, просили фамилию не указывать, чтобы у ребенка в школе не узнали. На тот момент в дискриминации ВИЧ-инфицированных мы знали не понаслышке. Ну в общем боялся я очень этой статьи. Но рассказал корреспонденту всё, со всеми фамилиями. Почему-то я думал, что после того, как выйдет статья, что-то изменится. Что меня пригласят в Пусть говорят или еще что-то в этом роде. По телеку будут крутить мой случай, во всех газетах будут писать. Но нет. Всем было по фиг. Никто это даже не заметил.

Где-то в это же время, парень, который был переводчиком у нас во время операций в Германии (мы сдружились) сказал, что по Женевской конвенции мы попадаем в статус беженцев. Можно запросить в Германии этот статус, если доказать, что из-за ВИЧ-инфекции мне не оказывается медицинская помощь.

В течение года я собирал все выписки из больниц, и в 2018 году при поддержке своей жены, мы взяли ребенка, бросили все и поехали в Германию. Было уже много пройдено, было много страха, но мы решили попробовать. Полтора месяца мы там тянули, жили на съёмной квартире в городе Фрайбурге и боялись идти сдаваться в убежище… Но деньги заканчивались, решение было принято и мы пошли. Сдались. Было потом очень тяжелое время. Но мы были вместе. Я никогда не выпадал из энеевского общения.

Я очень удивился, в Германии вообще не было разделения на ВИЧ-инфицированных и не ВИЧ-инфецированных. То есть люди здесь лежат в общих палатах. Никаких ВИЧ-отделений, ВИЧ-корпусов, ВИЧ-больниц, ничего такого здесь нет. За дискриминацию здесь можно реальный срок заработать.

В Германии мне спасали жизнь много раз. Я такой больной, который постоянно боролся за свою жизнь. А моя жена меня очень поддерживала и давала сил, направляла мою голову в то русло, чтобы воевать за свои права, за свою жизнь. Мы оба ни на один день не останавливались в работе по шагам. Были в постоянном контакте со спонсорами и подспонсорными. И в 2020 летом меня поставили на очередь на пересадку печени. Тут тоже кучу трубок мне устанавили в печень. На момент пересадки у меня уже штук 15 их было. Тут, конечно, я тоже очень часто лежал в больнице. Было принято решение немецкими докторами, что единственный вариант – это пересадка печени. Здесь никого не пугала, что у меня ВИЧ-инфекция.

Простоял я на очереди год с небольшим. И на мой день рождения, я тоже был в больнице, 4 декабря 2021 года зашла ко мне утром медсестра и сказала: «Господин такой-то, звонили из Мюнхена, , есть печень для Вас. Собирайтесь!»

Не знаю, привиделось или не привиделось, но будто я разговаривал с Высшей Силой, когда двое суток был в коме после трансплантации. Не так как в употреблении бывало. Я не торговался. Я просто сказал, что постараюсь помогать людям и заботиться о своей семье..

Я рад, что у меня есть любящий Бог, который уже 100 раз отбивал меня из лап смерти, и давал мне шанс ещё, ещё и ещё. Рад, что я могу быть полезен свои опытом. Я много ребят знал анонимных с такими же болячками как у меня: с циррозом, с ВИЧом, которые умирали в России без надежды на помощь медицинскую.

Сейчас я опять в больнице. Уже четвертый месяц , два месяца был в реанимации. Был момент, когда я, если честно ,думал, что всё, приплыл. Когда звонила жена, ей тоже было страшно. Я был так слаб, что не мог даже говорить. Она на меня смотрела, а я хоть и думал о смерти (за 21 реанимацию в Москве мне так тяжело не было), но на нее смотрел и улыбался. Когда я был вот этим захудалым наркоманом, я и не мог себе представить, что я буду жить в Германии, с красавицей женой, с сыном, которым горжусь. И мы будем мечтать о том, чтобы жить у моря, где-нибудь в Испании. Что я буду молиться, чтобы Бог дал мне время воспитывать внуков.

Я очень люблю свою жену. Без неё не было бы вообще ничего. Еще в 2014 году моя жизнь бы закончилась.

Я очень люблю АН. Без вас бы вообще ничего не было. И жены бы тоже не было.